Закончились праздничные телевизионные шоу, отгремели ночные петарды, с городских площадей убрали разряженные ёлки, давно переварились в желудках кушанья с обильных застолий, купленное и разлитое выпито, будущее узнано в святочных гаданиях, завершились, наконец, и поражающие иностранцев русские купания в ледяных купелях…

Время подвести итоги. Что же это такое было в нашей жизни?

«Затяжные новогодние каникулы», – вздохнут одни.

«Народ встречал Год Огненного Петуха», – бодро изрекут другие.

«У православных закончился Рождественский пост и Святки», – со знанием дела подскажут нам СМИ.

И все будут правы.

Рис. 1. Новогодняя открытка 2017 г.

Рис. 2. Современная рождественская открытка

В разгар новогоднего веселья, 1 января, когда Рождественский пост изменял свою мягкость на предпраздничную строгость, я написал в фейсбуке о грядущем Рождестве Христовом: «Святая Православная Церковь установила в году четыре многодневных поста. Три из них приурочены к событию печальному и даже страшному – к смерти. Успенский пост – к славному успению Богородицы; Апостольский пост – к мученической кончине первоверховных апостолов Петра и Павла; Великой пост и Страстная седмица – к крестной смерти Господа нашего Иисуса Христа.

И только Рождественский пост приурочен к событию радостному – приходу в мир Спасителя. Бог становится человеком, чтобы душа каждого желающего того могла вступить с Ним в таинственный брак – соединиться в одно Христово Тело. Но если “Жених” еще не отнят, а только готовится прийти, для чего “печалиться сынам чертога брачного” и поститься (Мф. 9:15)?

Для того, видно, что Церковь знает цену этого брака: Божественный Младенец рождается в Вифлеемской пещере, чтобы “заклатися и датися в снедь верным”. Потому и Рождество Христово как и Пасха Его – это “праздник со слезами на глазах”. Мы “куплены дорогою ценою” (1Кор. 6:20), “ибо пасха наша Христос, заклан за нас” (1Кор. 5:7). А посему и в этом случае верны слова псалмопевца: “Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему со трепетом” (Пс.2:11)».

На этот «пост» откликнулся только один читатель.

Это неудивительно и даже закономерно. Люди устали от трагедий – и личных, и мировых, о которых каждый день сообщают нам в новостях. Землетрясения, катастрофы, теракты, конфликты, войны, геноцид, миллионы беженцев и перемещенных лиц… Боль, страдания, скорбь, слёзы… Сколько можно об этом? Человек устал и хочет сказку – добрую волшебную сказку с приключениями и счастливым концом. Без трагедий. Такую сказку хотят услышать и увидеть все – и дети, «и юноши в расцвете лет», и «закаленные судьбой бойцы с седою головой»... И они ее получают: про зайчика и ёлочку, про доброго молодца, про волшебную новогоднюю ночь, про Женю и Надю и иронию их судьбы, обернувшуюся новой киносказкой про их кинодетей… И открытки с младенцами-пупсиками, ангелочками-купидончиками, домиком-церквушкой, снеговиком да птичкой-невеличкой…

Рис. 3. Современная рождественская открытка

Рис. 4. Современная рождественская открытка

Но что извинительно для младенцев во Христе (1Кор. 3:1), непозволительно для взрослых мужей и жён, «у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5:14). Таковым пора отказаться от молока и вкушать твердую словесную пищу.

Как бы некоторые того быть может ни желали, но Евангелие, рассказывающее нам о рождении Христа и Его земной жизни – не волшебная сказка, хотя там есть множество чудес: исцеление болящих – лежачих и ходячих, хромых, сухих, немых, слепых, скупых, прокаженных. Там даже встречается своеобразная «скатерть самобранка», с которой дважды насыщаются тысячи людей в чистом поле; чудесные сандалии, в которых можно ходить по воде… Там рассказывается о человеке единым словом усмиряющим бушующее море и в мгновение ока без всяких видимых усилий доставляющего лодку с пассажирами к нужному берегу…

В Евангелии много чудес, но они – не атрибут сказки (они часто и называются-то иначе – «силы», δυνάμεις). Приключения героев – не сюжетный ход сказителя, желающего завлечь читателя. Евангелие – это повествование о рабочих буднях Бога, ставшего человеком, не знающего покоя своим ногам, ходящего с места на место, «не имеющего где главу подклонити» и работающего без выходных даже в субботы и большие праздники, ибо «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить» нам (Мф. 20:28). И служение Его было с риском для жизни. Оказывается, стать Богом на земле и по-человечески жить среди людей – это смертельно опасно.

Опасно делать добро, говорить людям правду, открывать им истину, потому что всегда найдутся те, кто, выдавая себя за знающих её (Ин. 7:45–52), прекрасно устраивают свою жизнь. Они имеют власть, деньги, почёт – и отнюдь не собираются всего этого лишаться только потому, что Бог стал человеком и «пришел к своим». И потому именно «свои Его не приняли» (Ин. 1:11), даже наверное зная, что Он «Сын Благословенного» (Мк. 14:61). При этом личные и групповые своекорыстные интересы, как всегда в таких случаях прикрываются заботой о стране и народе (Ин. 11:47–53).

Так, что сказанное в XIX веке о капитале, который даже под угрозой виселицы рискнет на любое преступление ради трехсот процентов прибыли, было на заре новой эры идеально осуществлено еще при полном господстве рабовладельческого способа производства. «Идеально» потому, что это было преступление абсолютное и уникальное, никем, нигде и никогда более неповторимое, ибо убить истинного Бога, ставшего человеком, можно только один раз в человеческой истории (все остальные злодеяния – тени этого). Последствия были ужасными, но на момент принятия решения сиюминутное желание сохранить власть, деньги и авторитет перевесили на чаше весов заранее известное, но все же будущее наказание (Мф. 21:33–46; Мк. 12:1–12; Лк. 20: 9–19) с отложенным сроком исполнения (Мф. 24:1–2)[1].

Евангелие – это трагедия человеческой жизни Бога.

Мы привыкли проживать свои скорби, страдать своими страданиями, размышлять о своей жизненной драме, жаловаться на свою судьбу, упрекать Бога в нашей человеческой трагедии. Упрекать или искать оправдание благому Торцу за зло, обильно разлитое в сотворенном Им мире…

Евангелие показывает нам жизненную трагедию нашего Творца, совершенную на деле теодицею в лице Сына Божия, ставшего человеком. Мы с удивлением и недоумением узнаем из Священного Писания, что пришедший на землю Бог – Господь наш Иисус Христос, превечный Сын Божий, есть «Агнец закланный от создания мира» (Откр. 13:8); что мы «не тленным серебром или золотом искуплены… от суетной жизни, преданной нам от отцов, но драгоценною кровию Христа, как непорочного и чистого агнца, предназначенного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена» для нас (1Петр. 1:18–20).

Рис. 5. Святая Троица. Прп. Андрей Рублев.

Икона Святой Троицы прп. Андрея Рублева (Рис. 5) являет нам образ Её Превечного совета о сотворении человека и будущем заклании Сына Божия «нас ради и нашего ради спасения». Символ этой жертвы – голова тельца в чаше, стоящей на престоле. Средний ангел в царской порфире, изображенный на фоне древа зеленеющего, но образно указывающего на орудие заклания и искупления – древо крестное, символически изображает Второе лицо Св.Троицы, то превечное Слово, Которое «стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1:14).

По воплощении и совершении дела нашего спасения превечное Слово Божие стало для нас и ради нас евхаристическим хлебом, но в напоминание о сущности сего небесного хлеба, данного нам Небесным Отцом (Ин 6:32–58), Святая Церковь иногда изображает на жертвеннике Самого Христа (Рис. 6, 7), поразительно напоминающего Младенца, спеленутого и положенного в яслях вифлеемской пещеры (Рис. 8–10). Ибо земной путь Сына Божия к сему жертвеннику начался в окрестностях Вифлеема.

Рис. 6. Младенец Христос на дискосе. Иконография Евхаристии

Рис. 7. Фреска из монастыря апостола Андрея в Матке, Македония. Кон. XIV в. Иконография Евхаристии

Богослужебные тексты праздника Рождества Христова и его иконическое выражение на фресках и иконах выражают две основные идеи: радость мира о рождении Спасителя и истощание (кеносис), самоуничижение Бога-Творца, умалившегося до твари, до беспомощного младенца. Ибо что приготовлено для новорожденного Владыки всяческих: «Не скиптры и престоли, но последняя нищета: что бо хуждше вертепа; что же смиреншее пелен»[2].

Рис. 8. Рождество Христово. Икона из праздничного чина Благовещенского собора Московского Кремля 1405г.

О чем же еще повествует нам икона Рождества? Какие смыслы праздника хочет донести до нас Православная Церковь? И в богослужебных текстах и на иконе мы видим, как мир встречает своего Создателя и что тварь дарит Творцу. В праздничной стихире говорится: «Что Тебе принесем, Христе, яко явился еси на земли, яко человек нас ради; каяждо бо от Тебе бывших тварей, благодарение Тебе приносит: ангели пение, небеса звезду, волсви дары, пастырие чудо, земля вертеп, пустыня ясли, мы же Матерь Деву»[3].

Луч звезды с неба указывает на смысловой центр иконы – фигурку Младенца, повитого пеленами и положенного в яслях на фоне темной пещеры. Фигура Младенца мала, ибо Бог Себя «умалил», приняв «зрак раба» (Флп. 2:7).

Звезда – космическое явление и ангельская сила, которая приводит к Младенцу языческих мудрецов – людей науки, совершивших длительный и трудный переход от ограниченного человеческого знания к познанию открывающей им Себя абсолютной Истины (ср. Ин 14:6). Волхвы приносят Младенцу символические дары как повелителю неба и земли, Которому предстоит умереть и воскреснуть: «искушено злато, яко Царю веков: и ливан, яко Богу всех: яко тридневному же мертвецу, смирну Безсмертному». Волхвы символизируют Церковь из язычников, как пастухи, первые сыны Израилевы, поклонившиеся Младенцу – начаток Церкви из еврейского народа, который изначально получил Божественное откровение о Мессии через пророков, как теперь известие о Его приходе в мир через ангелов[4].

Спасение мира дело не только Божие, но и человеческое. «Бог спасает нас не без нас». Приход в мир Спасителя был бы невозможен без согласия на то Девы Марии – «новой Евы», рождаясь от которой Бог восстанавливает человечество, впадшее в грех в лице первой Евы. Богоматерь – выстраданный и чистый плод тысячелетних трудов многих поколений людей. В ее лице человечество дает согласие на свое спасение. Главенствующая роль Богородицы на иконе изображается ее центральным положением, увеличенными размерами, красным ложем, обволакивающим Богоматерь.

Господь рождается в «пустыне» (пустынном месте), отвергнутый миром уже с момента Своего появления на свет. Бог, давший когда-то Своему избранному народу манну с неба, теперь дарует всему миру Себя как Хлеб Евхаристии (Ин 6:32–58), как Агнца на жертвеннике.

«Вифлеем – это путь к Голгофе», – писал в прошлом веке митрополит Вениамин (Федченков). Христос родился, чтобы пострадать. И самое рождение Его уже было страданием, «истощанием» (Флп. 2:1–11), то есть «унижением» Божества. «Это уже было смирение, самоотвержение, крест»[5].

Событие Рождества исполнено трагизмом предрекания земного пути Спасителя, полагает и наш современник архимандрит Алипий (Светличный). Пещера Рождества на иконе изображается с черным зевом, потому что это цвет ада и инфернальных сил, говорит он. Пещера – это святое место явления в мир Спасителя и символическое место противостояния Новорожденного Иисуса и того зла, в котором лежит мир. Ясли рисуются как гроб, они – символ и гроба, и жертвенника, на котором полагается Христос. Младенец спелёнат как покойник и как уготованная жертва (рис. 9). Христу предстоит пострадать, умереть, сойти во ад – инфернальную тьму «пещеры», и силою Божества воскреснуть из мертвых. Сошествие во ад уже содержится в иконе Рождества[6]. (исправлена сноска)

Рис. 9. Христос в яслях и Богородица, фрагмент иконы Рождества (видно, что Богомладенец лежит в яслях как покойник в гробу со скрещенными руками).

На некоторых иконах Младенец показан лежащим не в яслях, а на каменном жертвеннике, а Пречистая Дева нежно и печально обнимает Его, заранее зная, что ради этого через нее Он и пришел в наш мир, черный от грехов, как тьма вифлеемской пещеры (Рис. 10).

Рис. 10. Икона Рождества Христова

«Ясно, что Вифлеем кончится Голгофой», – пишет владыка Вениамин. Но в богослужении об этом не говорится. Церковь как бы забывает о цене нашего спасения. «И лишь от одного не может оторвать очей своих: от безмерного унижения Божия. Но и это унижение заставляет Церковь лишь больше благодарить и славить Бога»[7].

На еще один важный смысл иконографии Рождества указывает доцент Санкт-Петербургской духовной академии протоиерей Георгий Шмид. В стороне от центральной группы изображен Иосиф Обручник – мнимый отец Младенца Иисуса. Перед ним в виде старика стоит дьявол-искуситель, символизируя сомнения Иосифа в чистоте Девы Марии. Так в лице Иосифа икона показывает и общечеловеческую драму столкновения двух миропониманий[8]: плотского мудрования, стремящегося рассудочно познать все явления с помощью одного лишь падшего разума, и духовной мудрости, опирающейся на веру, которая есть обличение вещей невидимых (Евр. 11:1), потому что уготавливает ум человека для божественных образов и словес – откровения самой Истины.

Таково вкратце содержание праздника и иконографии Рождества Христова, установленные каноном и догматами Православной Церкви.

Однако западное церковное искусство, в отличие от православного иконописания не является догматическим, а потому вольно излагает евангельские сюжеты и склонно к замене исторического и догматического содержания иконы бытовым, сентиментальным и вообще каким угодно по своеволию художника, который «так видит»[9]. (добавлена сноска)

«Развившийся в Западной Европе образ “Святое семейство” с его очевидным семейным пафосом для восточно-христианского искусства был неприемлем», – пишет Н. Нефедова. Композиционное решение канонической православной иконы, на которой положение и поза Иосифа Обручника (иногда спиной к Деве Марии и Младенцу) указывает на его непричастность к событию Боговоплощения (рис. 11) и «делает невозможным понимание происходящего как своеобразной сентиментальной семейной сцены»[10] (рис. 12). (разведены ссылки на рис.)

Рис. 11. Фреска пещерной церкви Каранлик. XI–XIII в. Каппадокия (совр. Турция)

Рис. 12. Джорджоне. Поклонение пастухов. 1500-1505 г. Национальная картинная галерея, Вашингтон, США

Низведение праздника Рождества Христова до житейского уровня препятствует возвышению нашего ума и чувств к познанию тайны Боговоплощения, оставляет нас в приниженном состоянии мирской суеты, в неведении пути к своему спасению.

Как признают сами западные богословы, в христианском вероучении Запад считает главным, что Бог стал человеком, «как мы», в то время как для Востока изначально главным было то, что в результате Боговоплощения человек может стать «как Он» – обожиться, стать богом по благодати. Именно ради этой конечной цели Бог вочеловечился, в этом заключается и спасение.

Сравните восточно-христианские иконы и фрески (рис. 13) и картины эпохи Возрождения (рис. 14, 15), когда на Западе началось явное отступление от церковных иконописных канонов и деградация самой веры, и вы увидите разницу. Дело не только в живописной технике, а в самом духе произведений[11].(добавлена сноска)

Рис. 13. Поклонение волхвов. Фреска церкви Токали килисе в Гёреме. X–XI в. Каппадокия (совр. Турция)

Рис. 14. Гуго ван дер Гус. Алтарь Портинари. Центральная часть. Ок.1475 г. Галерея Уффици, Флоренция, Италия

Рис. 15. Сандро Ботичелли. Поклонение волхвов. Ок.1475 г. Галерея Уффици, Флоренция, Италия

К сожалению, многие номинальные православные забывают или не знают этого и склонны праздновать Рождество Христово «по-западному» – как сентиментальный семейный праздник. Массовая культура (и у нас, и на Западе) охотно поддерживает и распространяет это заблуждение. Ведь для коммерции главное не догматический смысл, не спасение души и обожение клиента, а возможность продать ему внешние атрибуты праздника и многочисленные «сопутствующие товары» хотя бы в виде подарков для близких.

Еще менее соответствуют духу праздника современные «умилительные» открытки с детками, купидонами в виде ангелочков и прочей мишурой, не имеющей отношения к подлинному празднованию Рождества Спасителя. Всё это ужасные выкидыши и последыши чужой нам традиции неисторичности и адогматизма. Если «титаны Возрождения» изображали на картинах, посвященных Рождеству, себя и своих современников – политиков, римских пап, епископов, горожан (как С.Ботичелли, рис. 15), то нынешние «творцы масскультуры» беззастенчиво плодят штампы «умилительной» семейной триады в самом бытовом и даже пошлом виде, меняя лишь антураж, фон, текст и т.п. (рис. 16, 17).

Рис. 16. Современная рождественская открытка

Рис. 17. Современная рождественская открытка

Или множат ангелочков, голубков, овечек у колыбельки, или «лепят» фотографии девиц с перьями (жалкое подражание художникам Возрождения) рядом с известным нашим монастырем... И при этом кощунственно подписывают свои поделки поздравлениями с православным(!) Рождеством (рис. 18–21).

Рис. 18. Современная рождественская открытка («ангел» на фоне Новодевичьего монастыря в Москве).

Рис. 19. Современная рождественская открытка

Рис. 20. Современная рождественская открытка

Рис. 21. Современная рождественская открытка

– Как же нам поздравлять друг друга? – спросит читатель.

– Достойно! – ответит автор.

Достойно величия и тайны Божественного воплощения. К электронному письму можно приложить открытку в виде канонической православной иконы – в ней, как мы видели, сосредоточено всё смысловое содержание праздника. В обычном письме этого делать не стоит, чтобы не профанировать Сакральное – не низводить священный образ до расхожего обыденного предмета. Лучше поискать открытку с  видом на храм, монастырь (рис. 22), но без пошлых псевдоатрибутов. (добавлена ссылка на рис. и сама илл.)

Рис. 22

Заключение

Евангелие – это благая весть о приходе в мир Спасителя. Но эта весть содержит в себе и доносит до нас трагедию земной жизни небесного Бога. Драматизм нарастает постепенно. В Благовещении архангел Гавриил возвещает Марии о её избранничестве – благодатности и благословенности, о величии и святости ее будущего ребенка, который «наречется Сыном Божиим» (Лк. 1:26–35). Но беременность протекает в дороге, роды – далеко от родного дома, в походных условиях, фактически на скотном дворе, в хлеву. Волхвы дарят «странные дары», намекая на величие и смерть Младенца. На сороковой день после Рождества праведный Симеон предрекает, что Младенец станет «предметом пререканий», а Его Матери «оружие пройдет душу» (Лк. 2:21–35). Вскоре Ирод инициирует геноцид вифлеемских детей (по признаку пола, возраста и места рождения), Богомладенец с родителями становится беженцем и долгое время скитается по Египту. Затем возвращение на родину, жизнь в бедной трудовой семье… Можно ли это назвать счастливым детством? Потом совершеннолетие, выход на общественную проповедь. Зависть и злоба фарисеев и саддукеев, покушения на Его жизнь... Наконец, донос ближайшего из учеников, арест, допросы, истязания, распятие, страшная мучительная смерть на кресте…

Нужно ли нам помнить об этом, когда мы празднуем Рождество? Необходимо, если мы хотим праздновать достойно Бога, а не по своим прихотям («как мы видим»).

Для доходчивости смягчим «твердую словесную пищу» библейской экзегетики на понятные житейские аналогии.

Представьте, что вы знаете будущую судьбу вашего ребенка, рождение которого вы давно ждете и «желанием желаете». Вы заранее знаете, что ваше чадо не ждет в жизни ничего хорошего: он будет творить людям добро, а его будут несправедливо преследовать, ненавидеть и конце концов убьют, подвергнув мучительной бесчеловечной казни. Вы отец или мать этого ребенка. Вы все это знаете. Что вы чувствуете? Радость, скорбь, боль, страдание?

А теперь представьте, что окружающие вас люди знают то же, что и вы. Они знают, что ваш ребенок вырастит, ради их блага претерпит гонения, страдания и смерть. И эти люди, зная всё это, накануне и в день рождения вашего малыша, будут плясать, кричать, стрелять, пьянствовать и непристойно веселиться… Каково вам будет от этого? Печально? Ужасно? Больно?

При этом вы, зная то благо, которое принесет этим людям ваш ребенок, несмотря на их поведение, не хотите ничего менять. Вы согласны на это будущее, на то, чтобы ваш ребенок родился, страдал и был казнен. При том, что и вы душою будете страдать и умирать вместе с ним по любви и состраданию к нему.

А теперь давайте осознаем, что этот ребенок – младенец Иисус, рожденный превечно от Отца без матери и во времени от Девы без отца. Его родители – Небесный Отец и Богородица, а те непристойно веселящиеся люди мы с вами: с нашим Новым годом петуха или обезьяны, рождественскими распродажами, концертами, телешоу, застольями, поздравительными открытками и прочей мишурой…

Рождество Христово – это приглашение на казнь. Не набоковское, выдуманное и фиглярное, с палачом стремящимся до казни подружиться с будущей жертвой, а реальное. Это приглашение есть путь на Страсти – в Великий пост, Страстную седмицу, в Великий пяток, на Крест…

Евангелие – трагедия еще и потому, что с Воскресением и Вознесением Господа, трагедия человечества и Бога, ставшего человеком, не прекратилась. Страдаем не только мы, но вместе с нами страдает и Бог. В Евангелии об этом сказано прикровенно: «се Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20), но святыми отцами и современными богословами страдание Бога раскрыто более ясно[12].

Это значит, что как в Своей земной жизни Христос сострадал страждущим, так и после Воскресения и Вознесения Он не стал бесчувственным и безразличным к нашему горю. Христос с нами всегда и везде, где человек страдает безгрешно и безвинно. А значит, что в прошлом веке Он был с нами в Освенциме, Бухенвальде, блокадном Ленинграде… И сейчас Господь с нами в хосписах и детских онкоцентрах... Он с нами и в нас страдает до скончания века пока не наступит Его царство, где Он отрет всякую слезу, и где болезни и смерти уже не будет…

Так радоваться нам или печалиться в день Рождества, да и во все церковные праздники?

Радоваться!

К этому нас призывает Церковь своими богослужебными песнопениями и чтениями. Радоваться. Но как? Псалмопевец учит: «Пойте Богу нашему, пойте… пойте разумно» (Пс. 46:7, 8). А апостол Павел пишет: «Для чистых всё чисто, а для осквернённых и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Тит. 1:15).

Если в будние дни мы служим только своим греховным страстям и похотям, то и веселье наше в праздник, скорее всего, будет скверным, не богоугодным и будет нам в осуждение. Если же «во вся дни живота своего» мы по слову псалмопевца будем «работать Господу со страхом», то и в праздники будем «радоваться Ему со трепетом» (Пс.2:11), ибо «Бог наш есть огнь поядающий» (Евр. 12:29). Но не станем обманываться, когда огнь не сойдет на богохульника тотчас: «Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет» (Гал. 6:7), не сейчас так в свое время.

А пока есть оно у нас здесь на земле, всё относящееся к Богу мы должны совершать со страхом – не только получения наказания от Него, но и причинения Ему страдания. Ибо всё относящееся ко Христу мы должны совершать с любовью, благодарностью и состраданием Ему – за Его любовь и сострадание к нам. Иначе мы не достойны называться Его именем.

Да не подумает читатель, будто, обличая других, автор считает себя праведником. Нет, из всех я более других виноват во всем сказанном перед моим Господом. А почему, знаем только мы вдвоем: Он и я.

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, прости и помилуй мя грешного!

Вместо послесловия

Закончить эти заметки хотелось бы на светлой и поэтической ноте. А для этого обратиться к необычному для православных автору – древнему армянскому поэту и мыслителю Григору Нарекаци[13]. Читая его лирико-мистическую поэму «Книга скорбных песнопений» невольно вспоминаешь слова апостола Петра: «Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян. 10:34–35).

Рис. 23. Григор Нарекаци (ок. 953–1003)

Вот одно из его «Слов, идущих из глубины сердца», обращенных к Божией Матери:

«Быть может, в вышине Твоя рука
Благословит земной мой путь тернистый,
И капля девственного молока
Падет мне в душу с губ Твоих Пречистых!

Творца всего, что суще в мире сем,
Ты, Матерь, беспорочно породила,
Неизреченно в Нем соединила
Суть Бога с человечьим естеством,

Он – Судия и Наставитель мой,
Создатель зрит души моей поруху.
Хвала единству Троицы Святой.
Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Аминь!»[14]

[1] Пророчество Спасителя о разрушении Иерусалимского храма исполнилось в 70 г. н.э. во время Иудейской войны (66–71 гг.).

[2] Минея, 25 декабря. Ипакои после 3-й песни канона на Утрене.

[3] 4-я стихира на «Господи воззвах…»

[4] По одному из толкований, вол – символ подзаконного иудейского народа, а осел – символ не ведающих истинного Бога язычников.

[5] Вениамин (Федченков), митр. Вифлеем – это путь к Голгофе.

URL: http://www.stsl.ru/news/all/vifleem-eto-put-k-golgofe

[6] Богданова М. Символика Рождества: как происходит подмена ценностей. Интервью с архимандритом Алипием (Светличным).

URL: http://uoj.org.ua/publikatsii/intervyu/simvolika-rozhdestva-kak-proiskhodit-podmena-tsennostey

[7] Вениамин (Федченков), митр. Вифлеем – это путь к Голгофе.

URL: http://www.stsl.ru/news/all/vifleem-eto-put-k-golgofe

[8] Шмид Георгий, прот. Описание иконы Рождества Христова. URL: http://www.na-gore.ru/articles/icona_rh_smysl.htm

[9] Об особенностях римо-католического церковного искусства и его адогматичности см.: Мысык А. Д. Религиозное и церковное искусство: различие в понимании художественного творчества // Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия: сб. ст. – СПб.: Алетейя, 2017. С. 449–465

[10] Нефедова Н. Рождество Христово: иконография, иконы, картины художников.  URL: http://www.pravmir.ru/rozhdestvo-xristovo-ikonografiya-ikony-kartiny/

[11] См.: Яхнин А. Л. Трансформации художественного творчества: от церковного искусства к антицерковной культуре // Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия: сб. ст. – СПб.: Алетейя, 2017. С. 466–491.

[12] Милано, Андреа. В чем истина. К «критике» теологического разума. СПб.: Алетейя, 2016. С. 250–360. Также см.: Немыченков В.И. Жертвенное служение Христа после Вознесения // Богословский сборник ПСТБИ. М.: ПСТБИ, 2005. – №13. – С. 30–54; Он же. Доктрина страдающего Бога в современном христианском богословии // Церковь и время. 2016. №2 (75). С. 55–82.

[13] Григор Нарекаци (ок. 953–1003), армянский поэт, философ, богослов. В 2015 г. римо-католическая церковь причислила его к лику Учителей церкви.

[14] Григор Нарекаци. Отрывок из лирико-мистической поэмы «Книга скорбных песнопений» (пер. с древнеармян. Н.Гребнева).

Владимир Иванович Немыченков, "Радонеж"